Неточные совпадения
В прошлом году, зимой —
не помню, какого числа и месяца, —
быв разбужен в
ночи, отправился я, в сопровождении полицейского десятского,
к градоначальнику нашему, Дементию Варламовичу, и, пришед, застал его сидящим и головою то в ту, то в другую сторону мерно помавающим.
Есть поверье, будто волшебными средствами можно получить неразменный рубль, т. е. такой рубль, который, сколько раз его ни выдавай, он все-таки опять является целым в кармане. Но для того, чтобы добыть такой рубль, нужно претерпеть большие страхи. Всех их я
не помню, но знаю, что, между прочим, надо взять черную без единой отметины кошку и нести ее продавать рождественскою
ночью на перекресток четырех дорог, из которых притом одна непременно должна вести
к кладбищу.
—
Было уже со мной это — неужто
не помнишь? Строго-настрого запретила я в ту пору, чтоб и
не пахло в доме вином. Только пришло мое время, я кричу: вина! — а мне
не дают. Так я из окна
ночью выпрыгнула, убежала
к Троице, да целый день там в одной рубашке и чуделесила, покуда меня
не связали да домой
не привезли. Нет, видно, мне с тем и умереть. Того гляди, сбегу опять
ночью да где-нибудь либо в реке утоплюсь, либо в канаве закоченею.
— А ежели она у меня с ума нейдет?.. Как живая стоит…
Не могу я позабыть ее, а жену
не люблю. Мамынька женила меня,
не своей волей… Чужая мне жена. Видеть ее
не могу… День и
ночь думаю о Фене. Какой я теперь человек стал: в яму бросить — вся мне цена. Как я узнал, что она ушла
к Карачунскому, — у меня свет из глаз вон. Ничего
не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского дома, а она в окно смотрит. Что тут со мной
было — и
не помню, а вот, спасибо, Тарас меня из кабака вытащил.
— Три раза, канальи, задевали, сначала в ногу, потом руку вот очень сильно раздробило, наконец, в животе пуля
была;
к тяжелораненым причислен, по первому разряду, и если бы
не эта девица Прыхина, знакомая ваша, пожалуй бы, и жив
не остался: день и
ночь сторожила около меня!.. Дай ей бог царство небесное!.. Всегда
буду поминать ее.
— И добро бы я
не знал, на какие деньги они
пьют! — продолжал волноваться Гришка, —
есть у старика деньги,
есть! Еще когда мы крепостными
были, он припрятывал. Бывало, нарвет фруктов, да
ночью и снесет
к соседям, у кого ранжерей своих нет. Кто гривенничек, кто двугривенничек пожертвует… Разве я
не помню!
Помню я, даже очень
помню, как он гривенники обирал, и когда-нибудь все на свежую воду выведу! Ах, сделай милость! Сами
пьют, а мне
не только
не поднесут, даже в собственную мою квартиру
не пущают!
Ночью Глумову
было сонное видение: стоит будто бы перед ним Стыд.
К счастию, в самый момент его появления Глумов перевернулся на другой бок, так что
не успел даже рассмотреть, каков он из себя.
Помнит только, что приходил Стыд, — и больше ничего. Сообщив мне об этом утром, он задумался.
— Как бы то ни
было, приходится проститься с мыслями о счастье, — сказал он, глядя на улицу. — Его нет. Его
не было никогда у меня и, должно
быть, его
не бывает вовсе. Впрочем, раз в жизни я
был счастлив, когда сидел
ночью под твоим зонтиком.
Помнишь, как-то у сестры Нины ты забыла свой зонтик? — спросил он, обернувшись
к жене. — Я тогда
был влюблен в тебя и,
помню, всю
ночь просидел под этим зонтиком и испытывал блаженное состояние.
— Естественном? — сказал он. — Естественном? Нет, я скажу вам напротив, что я пришел
к убеждению, что это
не… естественно. Да, совершенно
не… естественно. Спросите у детей, спросите у неразвращенной девушки. Моя сестра очень молодая вышла замуж за человека вдвое старше ее и развратника. Я
помню, как мы
были удивлены в
ночь свадьбы, когда она, бледная и в слезах, убежала от него и, трясясь всем телом, говорила, что она ни за что, ни за что, что она
не может даже сказать того, чего он хотел от нее.
Проснувшись, я ничего ясно
не помнил: иногда смутно представлялось мне, что я видел во сне что-то навалившееся и душившее меня или видел страшилищ, которые за мной гонялись; иногда усилия меня державших людей, невольно повторявших ласковые слова, которыми уговаривали меня лечь на постель и успокоиться, как будто пробуждали меня на мгновение
к действительности, и потом совсем проснувшись поутру, я вспоминал, что
ночью от чего-то просыпался, что около меня стояли мать, отец и другие, что в кустах под окнами
пели соловьи и кричали коростели за рекою.
—
Не понимаю. Вчера ввечеру пошла
было в сад и вдруг вернулась вне себя, перепуганная. Горничная за мной прибежала. Я прихожу, спрашиваю жену: что с тобой? Она ничего
не отвечает и тут же слегла;
ночью открылся бред. В бреду бог знает что говорила, вас
поминала. Горничная мне сказала удивительную вещь: будто бы Верочке в саду ее мать покойница привиделась, будто бы ей показалось, что она идет
к ней навстречу, с раскрытыми руками.
Я позволил себе уклониться от повествования, так как вчерашний Машин поступок бросил меня
к воспоминаниям о детстве. Матери я
не помню, но у меня
была тетя Анфиса, которая всегда крестила меня на
ночь. Она
была молчаливая старая дева, с прыщами на лице, и очень стыдилась, когда отец шутил с ней о женихах. Я
был еще маленький, лет одиннадцати, когда она удавилась в маленьком сарайчике, где у нас складывали уголья. Отцу она потом все представлялась, и этот веселый атеист заказывал обедни и панихиды.
Нечего далеко ходить, летошний год,
не к ночи он
будь помянут, встретил я его вот тут, почитай, у самого двора.
Лодка!.. Он готов
был нанять пароход. Через несколько минут все общество спустилось вниз
к пристани. Добыли большой струг.
Ночь стояла, точно она
была в заговоре, облитая серебром. На Волге все будто сговорилось, зыбь теплого ветерка, игра чешуй и благоухание сенокоса, доносившееся с лугового берега реки. Он шептал ей, сидя рядом на корме, — она правила рулем, — любовные слова… Какие?.. Он ничего
не помнит теперь… Свободная рука его жала ее руку, и на своем лице он чуял ее дыхание.
Потом, господа,
ночью я видел, как она подходила
к моей постели и долго глядела мне в лицо. Она ненавидела страстно и уж
не могла жить без меня. Созерцание моей ненавистной рожи стало для нее необходимостью. А то,
помню,
был прелестный летний вечер… Пахло сеном,
была тишина и прочее. Светила луна. Я ходил по аллее и думал о вишневом варенье. Вдруг подходит ко мне бледная, прекрасная Зиночка, хватает меня за руку и, задыхаясь, начинает объясняться...
— Зря тревожишь ты себя, государь, из-за чернеца злонамеренного… Вестимо, виноват… Зазнался поп, думал, как Сильвестр,
не к ночи будь он
помянут, твою милость оседлать и властвовать, а
не удалось —
к твоим ворогам переметнулся…
— Э, почти всегда!.. С нянькою боюсь на
ночь детей оставлять, самой приходится возиться. Встанешь
ночью к ребенку, потом два часа
не можешь заснуть. Утром с шести часов в доме начинают подниматься, шуметь, — я уж
не могу спать.
Не помню даже, когда это
было, чтоб я выспалась.